Границу кожи — мира внешнего и внутреннего стремятся преодолеть обряды сопричастия богам. Разумеется, многие сразу вспомнят христианское Причастие, что верно в качестве примера, но совершено не уникально по сути действа. Обрядов, в которых Бог пересекает границу самости тварной личности и оказывается воспринятым всем человеческим естеством, разумеется, множество, в самых разных религиозных, мистических практиках.
Смыл всех действ Сопричастия — пусть секундное, но — преодоление разделения Бога и человека на уровне реально живущего символа. Символа — как двери меж двумя мирами.
Сила таких сакральных действ в объединительном действии символа, воспринимаемого всем человеческих существом, от плана физического, до самых тонких, бестелесных планов проявления. а о том, что все должны преодолеть этот принцип разделения, перестать воспринимать Бога, как внешний объект.
Собственно, в этом лежит важная граница различения магии и теургии. Сопричастие внешнего и внутреннего — акт теургический, на что указывал А. Ф. Лосев в своих размышлениях о Прокле :
…последняя сущность теургии не есть система жреческих манипуляций и не есть только те или иные правила магических операций. Сущность теургии – это внутренний и чисто умопостигаемый путь восхождения к такому первоединству, которое охватывает собою и все разумное и все неразумное
Люди — смертные боги, реализующие своё богоподобие в состоянии непрерывного становления, в состоянии преодоления своей титанической, прометеевой составляющей. И потому для них выход за пределы тварной обособленной личности может быть чрезвычайно опасен. Ведь именно граница обособленной личности ограждает человека от прямого контакта к существами нижних миров. И как мы уже и обсуждали ранее , в этом обособлении человек остаётся наедине с собой, лишается прямого богообщения.
Драматизм ситуации заключается в том, что выход за границы человеческого неизбежен — это определённо дионисийский риск растерзания титанами.
Об этом подробно размышляет Вяч. Иванов :
Судьба человека — та же, что участь бога страдающего. Только человек не весь от Диониса: его низшая природа — «титаническая»,хаотически богоборствующая. Восставая против божественного всеединства, он утверждает свою отчужденную самость и постольку противится дионисийскому побуждению к самоотдаче жертвенной.Он замыкается в своей индивидуальности, «хочет спасти свою душу». Так задерживает он сам себя в «узах» (desmoi), или душу» или «гробнице» тела (soma sema). Вопреки его воле, надлежит ему <…> смертью уплатить пеню за вину своего обособленного возникновения, своей эгоистической отделеyности.Насильственно распадается он на свои составные элементы. Но и здесь цельность его духовного лика, Диониса в нем, действием «аполонийской монады» спасена (systasis) за порогом смерти, где текут живые воды из «озера Памяти» (Mnemosynes apo limnes), восстановляющие сознание забытого единства.
Иначе говоря, Бог воскрешающий и есть залог освобождения человека от титанической природы.
И, разумеется, традиция приближения к этой божественной ипостаси, традиция великого возвращения человека — важнейший сюжет всех ветвей дерева мифов Северной Традиции.
Именно так, кстати сказать, в конечном итоге толкуется и образ Христа, неизбежно наследующего к солярной, орфической ипостаси Диониса.
Именно в этом контексте следует понимать довольно известный диалог:
Фома сказал Ему: Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?
Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его.
Обычно понимают это утверждение в том смысле, что Иисус Христос утверждает исключительность пути к Отцу через веру в самого Иисуса.
Но по сути он и говорит о том, что все должны преодолеть этот принцип разделения, перестать воспринимать Бога, как внешний объект. Он говорит о необходимости для каждого воспринять его опыт отказа от границ между Богом и человеком.
Вообще говоря, эти дионисийские врата освобождения — для пробуждающихся человеков, для той части людей, кто достиг предела уплотнения низшего ментального я, того самого эго, которое уже выполнило свою работу по обособлению личности. Обособление — этап развития человеческого сознания, этап, который совершает работу по разделению астрального и ментального тел.
Мы говорим о том качестве сознания, которое внутренне сформировало запрос трансформации нижнего ментального тела. И самый простой симптом — отказ от модели потребления наслаждений плотного серединного мира. В традиционных религиозных практиках это понимается как обуздание страстей. Страсти — неуправляемые ментальные желания, формируемые под давлением ненасытного астрального эроса и есть форма низшего мышления.
В этом контексте, кстати сказать, социальная и политическая модель общества трёхсот сортов колбасы — принципиально титаническая, ориентированная на переваривание человека материей.
И никакой свободы от сюжета, разумеется, в не не предполагается. Общества, миры, да и каждый человек в отдельности, все, поставившие на хапающую, поглощающую природу бытия, должны понимать, что аппетит приходит по время еды, и вслед за перевариванием колбас и элитных сыров, дорогих авто и модных гаджетов, неизбежно потянет на что-то повкуснее — на человечинку..
Tags: аскетика, бардо, время, дионисийство, мифология, планы бытия, Плотин, род, родноверие, Сатурн, Традиция, христианство, целостность
