Творчество и искусство.
Аналогичным образом обстоит дело и в сферах по привычке называемых искусством. Процесс порождённый искусом, доступный искушённым — то есть процесс опытного познания, завершаемый целостной формой…
Иначе говоря — процесс восхождения сознания к образу.
Творчество — дело иного рода — божественное проявление высших смыслов, нисхождение оных, проявление в мире форм.
И тут, вероятно, нужно постараться разделить акт приумножения вещей, ценностей мира количеств, грёз — искусство и акт сотворения, утверждение вечного — творчество.
Возможно, горизонтальные игры можно полагать искусственными, имитационными, по сути противоположными творческим проявлениям.
Искусство есть порождение цивилизации, мира протяжённости, временности, творчество — осевое качество Традиции, проявление вечности.
Искусство проявляется силами эгрегоров, так, к примеру, эгрегоры государств используют искусство как идеологию, эгрегоры торговли — как рекламу и т.д.
Цивилизация давно прорывалась в бытие народное, и одними из первых инструментов проникновения стало искусство.
И потому — именно в принципе, отыскать в искусстве здоровое начало, всегда было не просто. Искусство — порождение опыта бытия в мире теней — оказывается тенью теней. Будучи порождением мира — оно слабее прямого восприятия жизни, бледнее, оно — вторичная модель.
Творчество же — впереди, раньше проявленного мира, а потому, творческий акт воображения — ярче, полнее жизни в сансаре. Творчество — отблеск вечности в нашем воображении.
Там, где незримый огонь
Озаряет нас первыми всполохами.
Там, где начало нашего созерцания.
Где коловращение посолонь
Начинает из центра осколками
Творить дробное мира здание.
Творческая модель всегда сложнее мира, больше всех версий, толкований и всех возможных вариантов проявлений, на которые случится рассыпание в этом мире.
Это та целостность, которая всегда больше частей, её составляющих.
Модель в искусстве — обратная — в лучшем случае это акт титанического становления, восхождения из миров нижних. Но чаще всего и эта функция в искусстве не исполняется.
Надо честно признавать тот факт, что в девяти из десяти случаев, которые нам преподносятся как нечто достойное внимания да восхищения в искусстве, мы сталкиваемся с публичными проявлениями болезней, деградации, извращений и прочих прискорбных явлений.
Веками формируется понимание, что именно распад основ бытия должен составлять смысл искусства. Здоровое, естественное, способное породить жизнь не представляет никакого интереса для искусства.
А первый полюс — творчество — как-то не осознаётся как необходимая теза искусству.
Это давно внедрилось в саму систему воспитания людей. В юном возрасте человеку прививается привычка находить что-то важное и чудесное в страдании, разложении, в гибели, в падении, в разврате, в самоубийстве, бесплодии, обособленности и т.д.
Искусство яростно отстаивает своё право на свободу индивидуального, а сам смысл его существования как бы и не подлежит обсуждению.
Искусство мыслится как некая индульгенция, как нечто важное и достойное почитания.
Искусство намеренно смешивается с творчеством, имитирует его, на деле же делая невозможным существование творчества. Понятия смешаны до якобы полного неразличения.
И потому даже относительно целостный человек, ищущий в нынешнем обществе возможности творчества оказывается перед довольно простой дилеммой : либо нужно встать на путь разложения здорового сознания, либо просто не заниматься тем, что называется искусством.
Половые извращения, разложение семей, наследственные психические заболевания, на худой конец пьянство и обычное распутство дают тот вибрационный маркер, так сказать частоту распознавания «свой-чужой» в мире искусства.
Только отмеченный маркером распада может «зацепиться» в этой среде.
Эгрегоры искусства зорко и безошибочно выбраковывают здоровых людей.
Можно, разумеется, полагать, что перед нами проявление великих черт дионисийского присутствия, что именно так мы только и способны воспринять весь масштаб, всю силу возрождающегося божества. И потому неизбежны чудовища в его свите. Однако, различение возникает именно там, где мы вспоминаем о том, что дионисийство есть акт возвращения, акт торжества вечного, акт Традиции, акт творчества.
Тут важно ещё раз отметить, что есть принципиальное различие между творчеством и искусством.
Искусство — всегда вторично, оно само не является жизнью, оно — лишь отражение мира физического, оно бесплодно и в принципе не способно вылечить даже насморка. Не стоит думать, что оно кого-то сделает светлее. Оно никогда не подразумевало блага. Искусство — порождение деградантов и инструмент для разложения целостного человеческого сознания.
Это способ проникновения на человеческий план существ других вибрационных уровней бытия. Энергии распада и деградации являются проводниками нечеловеческих форм в планы серединных миров. И это одна из важнейших функций искусств — постоянна генерация вибраций, которые Д. Андреев занывал гаввахом.
«излучение страдания и боли — оно называется «гаввах» — способно насыщать гигантские толпы демонов почти всех видов и рангов. По существу, «гаввах» — их пища.»
Искусство — инструмент разрушения Традиции.
Творчество — принципиально иное явление.
Творчество присуще всякому человеку, собственно оно и определяет человека, отличая его от человекоподобного существа. Оно не моделирует жизнь «снизу», не создаёт горизонтальных подобий реальности, не объясняет одни факты через другие, творчество — оперирует вертикальными смыслами, это уровень первичных мифов, изменяет само бытие, трансформирует и порождает новые бытийности.
Вот, к примеру, делает мужик прялку для своей жены, украшая вроде бы бытовой инструмент символикой жизни вечной. И эта жизнь проходит через каждую клетку его бытия.
Разве это искусство, модель?
Нет, это не подобие прялки, это прялка и есть. Но это прялка, которая не равна утилитарному назначению, это не просто функция, предмет.
В мире, сохранившем творческое начало это есть и магический инструмент творения — как нити для рубахи, так одномоментно это и нити судеб своих детей, рода своего.
Каждый элемент жизни насыщается космосом, мифом, целостным осознанием себя в определённой творящей роли — детей рожать, дом строить, наличники резать, песню петь, заговор шептать, сказку сказывать, суп варить — во всём нет ни капли искусства, ведь всё наполняется осмысляется как творческий акт.
Именно в этом событии вечному и проявляется воображение. Воображение по сути дела и есть способность видеть вечную часть в любой временной форме. И видеть обособленное частное, как границу целого вечного.
Человек — творческое существо, которое совершенно не нуждается в искусстве.
Человеку не нужно творить подобия жизни, потому, что он — сын божий и бог, а потому наделён прямой способностью творить жизнь.
И ведать об этом.
Сказка, миф, былина являют собой нечто искусству противоположное, это чистый магический факт — свидетельство состоявшегося во времени творческого акта, акта созидания реальности.
(Это то, что Гурджиев обозначал термином «объективное искусство». Но, кажется, что лучше вообще не использовать слово искусство, дабы не смешивать его с творчеством.)
Конечно, есть определённый смысл в том, что распад — неизбежная часть цикла жизни. Да, рождение предопределяет последующую смерть, и если есть повитухи, то будут и гробовщики.
Только вот, всё больше последних.
А на дворе — последние времена.
Tags: воображение, искусство, магия, природа творчества, творчество
